Новелла "Она"

На ногах уже почти сносилась пара мозолей. Ходить босиком — намного более приятный опыт, нежели защищать человечью кожу звериной. Особенно когда большую часть маршрута земли под ногами, как таковой, нет. Порой меня манит сойти с выбритой на глобусе нулевой параллели и убежать куда-нибудь севернее. На юге всё почти так же, как и обычно, — моря да моря. Севернее — много интереснее.

Там живёт больше людей. Намного! И все они такие необычные! В местах, где мне приходится мять землю, они дикие. С движением на север они становятся всё более интеллигентными, умными. Дети здороваются, а не просто пропускают мимо, играя. Мне всегда нравились эти милые создания. Я давал им конфеты, улыбался, шутил немного. Некоторые из них прыгали ко мне в руки, я их нёс, но всегда озирался назад. Порой мне приходилось сказать им, что придётся расстаться. Они без особой боли оставляли меня и бежали по своим довольно-таки взрослым делам — песочная архитектура, да и машины, хоть и игрушечные, а не ждут.

Но чем севернее я забираю — тем сложнее становится идти. Ноги подгибаются от тяжести, силы покидают, а ведь стоять нельзя! Слишком много ответственности в моём деле!

Я совершенно не помню, что я делал маленьким. Я помню прекрасные времена, когда я только начинал захаживать немного к полюсам, когда я впервые видел египтян, греков, скифов. Помню ужасные костры инквизиторов, от которых хотелось упасть навзничь от досады и желания лишь смерти жалким палачам. Я помню французов с льющейся везде Марсельезой, американцев без нефти, русских с монархом. Время никогда не останавливалось. Такое ощущение, что оно прицепилось к пятке и всё плелось, плелось, плелось за мной, не в силах отцепиться.

И вот теперь где-то между 54-й и 55-й параллелью я неосторожно обронил сердце. Конечно, и до похода меня порой оборачивало в сиренево-розовую меланхолию оттого, что чего-то не хватало, но теперь в глазах нет ничего, кроме Её лица.

Она сидела у окна, невольно соревнуясь с Солнцем в ясности. Тёмные волосы слетали ниже плеч, укутывая по-детски удивлённое лицо с ручейком утренней нерешительной улыбки. Как я ждал увидеть эту улыбку через год снова!..

Мне приходилось бежать за образом в моей голове, как собаке за недосягаемым хвостом. Ноги болели от северного маршрута, но он явно стоил долгожданной встречи.

Прошёл год. В этот раз она сидела в сквере. Высокая девушка на лавочке смотрела куда-то в небо, разглядывая облака. Я понимал, что не могу медлить, внутри меня боролся человек, который не понимал, что я не могу остаться, и честный, но грустный рабочий, знающий о моей незавидной «профессии».

Тротуар сгорал от действий, происходящих в моём воображении. Ветер гнал деревья ко мне, даже не ветер, а некий шёпот. Но, разумеется, один из тысячи листьев оказался сухим, одна из тысячи трав оказалась нецветущей, один из сотен окружающих голосов был противен и пискляв. Эти явления порождали сомнения. Трава начинала сторониться, и даже деревья уступали. Но эгоист-человек победил.

Я очень замедлил шаг. Ноги начинали ныть. Сквозь это я выдавил вылечившую меня на время улыбку:

— Привет. Я вот мимо проходил. .. и... могу признать... не хотите прогуляться, барышня?

— Я не барышня, я Она. И я была бы не против. — И та же неуверенная улыбка коснулась её лица.

Я не помню, о чём мы говорили. Это неважно. Под руку подвернулся одуванчик, под языком встретилась шутка, в глазах застряла улыбка, и вот — остановка, за которой мне пришлось оставить Её. Мы попрощались.

А я стал сомневаться в том, что я делаю. За необыкновенное количество лет мне не встречалось чудо. Не стоит ли всё бросить, может работа сама пойдёт? Может, всё не так плохо и она действительно верт...

Я обнаружил себя лежащим уже около двух часов в больнице. Собирались тучи, но пока что безобидные. Надо мной сидела Она. Легко скользя рукой по голове, она улыбалась и дивилась тому, как можно было так устать.

В голове замаячило только одно — надо идти. Я попытался вскочить с койки, но Она, как в кино, сказала что-то успокаивающее. Её глаза были заинтересованы, лицо поражено недоуменным интересом. Понимая, что нашёл своего ангела, а другого такого — нет! я не мог сидеть ещё дольше. Чувства просились наружу. Я выпалил ей свои чувства. Она улыбнулась, ничего не ответив, но потом ей пришлось ощутить эту фразу:

— Понимаешь... я не могу сидеть. Подо мной вращается Земля.

Не помню, сколько пришлось убеждать Её, но она даже поверила мне. И отпустила. С улыбкой на лице и светом в глазах. Следующий год я попробовал пробежать. Из-за этого у меня было где-то дня четыре в Её обществе. Я говорил, говорил, говорил... был абсолютным наркоманом её речи, её общения. Мне очень хотелось, чтобы она меня полюбила, но это было не самым важным. Даже сам факт общения доставлял необычайное удовлетворение. Я купался в море имени Моего Счастья. Пока не пришлось снова уйти.

Серый снег, как всегда, ложился на машины. Они пускали клубы дыма, который уносился куда-то в атмосферу. Вычисляя по часам время, когда Она ложилась спать, я поднимал к небу лицо и выкрикивал сны, которые, подобно дневному дыму, растворялись. Мне хотелось, чтобы эти сны подхватывал ветер и нёс к ней.

Так прошло около четырёх лет с момента первой нашей встречи. Мы также не помногу виделись, разговаривали. Я рассказывал про мир, про страны, про города, звал с собой — но Она не могла. Хотела бы, наверное, но была связана образованием, как я связан «должностью».

Становилось всё тяжелее ждать. Силы покидали всё быстрее — экваториальные воды давно не видели моих подошв. Силясь держать себя в руках и не останавливаться, я писал Ей письма. С впечатлениями, с описанием неба, со снами, с абсолютным бредом, который я вылавливал на околках сознания, сажал в клетку и допрашивал, чтобы заинтересовать Её.

И однажды мне совершенно надоело идти. Прошло не так уж и много времени, а желание жить стало невыносимым.

Я просто подошёл в очередной раз к её городу, сказал Ей всё, что должен был.

И остановился. Вопреки всему.